Тяжёлый армейский ботинок врезался в бок. Раздался хруст, и у панка потемнело в глазах от раздирающей боли. Он стиснул зубы, но не издал ни звука.
- Что, плохо тебе, панк?
Окружившие искалеченного парня мужчины расхохотались. Бессмысленный хохот гиен, похожий на лязг цепей. Эти мужчины были городскими шакалами. Подобно крысам они сбивались в стаи и нападали на одиночек, беспомощных против них. Их сила была в количестве. Но стоило шакалу остаться одному, как терялось его мужество и безрассудная смелость. По одиночке каждый шакал был падальщиком. А душа падальщика - душа труса, бесчестного лжеца. Лицо падальщика – маска, скрывающая окровавленную лживую морду шакала.
Бессмысленный смех настойчиво пробивался в мысли, поднимая животную злость. Панк хрипло выругался и стиснул зубы, когда тяжёлый армейский ботинок с хрустом ломающихся костей опустился на его запястье. Мужчина, наступивший на руку, присел, со снисходительной усмешкой глядя на окровавленное лицо панка. Шакалы притихли, Видимо, это был предводитель их стаи. Его хищный взгляд бойцового пса, вступил в схватку с волчьим взглядом панка.
Панк со злорадством отметил, что щеку шакала пересекает глубокая кровоточащая рана- дело его шипов.
- Ну что… нравится тебе быть панком? – спросил мужчина с приторно- сладкой улыбкой.
Шакалы стояли молча, напряженно глядя на вожака и панка.
- Да, - процедил панк сквозь зубы, чувствуя нарастающую боль в голове.
- Повтори…- протянул вожак.
Капля крови из раны поползла по его лицу, сорвалась и ударилась, с грохотом, резанувшим по раскалывающейся голове панка.
- ДА! – крикнул он.
В этом крике сплелись ненависть, безграничное слово, желание мести и раздирающая боль.
- Сука, - прошипел вожак,- ну как знаешь…
Собачья цепь, намотанная на кулак, рассекла бровь, залив глаз кровью. Тяжёлый ботинок врезался в бок, с хрустом раздробив ребро. В сознание хлынул беспроглядный мрак. Всё погрузилось во тьму…
Плавающее сознание ударилось о твёрдую почву. Удар отозвался огнём во всём теле. Панк застонал, с трудом приоткрыв залитые кровью глаза. Шакалов не было видно. Каждое движение сопровождалось взрывом новой всепоглощающей боли. Тяжело повернув раскалывающуюся голову, парень сплюнул сгусток крови на уже тёмный от неё асфальт, и закрыл глаза.
Вот так, наверное, приходит смерть. Эта мысль пронеслась и потонула во мраке искажённого сознания. Умирать было не страшно. Страх – не то чувство, что сопровождает смерть. Сейчас осталось лишь ненависть, злость и жалость. Жалость о том, что чувство мести не будет удовлетворено.
Безграничная злоба терзала душу панка, принося боль сильнее, чем была та, что уничтожала тело.
Сквозь пелену боли панк внезапно услышал тихое дыханье, мягкие шаги и цокот когтей об асфальт. Парень с трудом приоткрыл глаза. Его хриплое дыхание вырывалось изо рта со свистом. Сердце устало билось, едва-едва. Ему уже было всё равно, когда он увидел рядом серого волка. Вздыбленная шерсть зверя едва уловимо серебрилась в мягком свете блёклой луны. Горящие жёлтые глаза пристально следили за залитыми кровью глазами панка. В них можно было прочесть ту же ненависть, что терзала и парня. Только с одной поправкой. Волк ненавидел всё человечество.
«Это нелепо – умереть сейчас от зубов волка»,- равнодушно подумал панк, не отрывая взгляда от янтарных волчьих гипнотических глаз.
Парень почувствовал холодную тяжесть на груди, давящую на поломанные рёбра, и судорожно вздохнул от захлестнувшей сознание боли. Волк поставил на его окровавленную грудь вторую лапу и тяжело улёгся. От него веяло холодом, словно… словно волк был уже давно мёртв. Однако эта холодная тяжесть была приятна сгорающему в огне телу панка. Сейчас ему было бы плевать, даже если бы под видом зверя скрывался сам Сатана. Ледяной холод, идущий от зверя, мягко обволакивал сгорающее тело, воспалённые мысли, принося долгожданное успокоение. Вместе с ним накатила смертельная усталость. В пелене боли янтарно-жёлтые глаза волка сияли бесовскими огнями. Так сверкают блуждающие огоньки на болотах, заманивающие путников в самую топь.
Волк, по-видимому, и не собирался нападать. Он скалился, глядя на панка, но это была всего лишь усмешка. Хотя парню было всё равно, даже если бы эти острые длинные клыки вонзились в его тело и рвали на куски – так было бы даже легче. Боль мгновенная, а не такая, медленно раздирающая сознание.
Панк прикрыл глаза. Холод сковал тело, и боль немного отступила. Парень медленно погружался в тёмные глубины искажённого сознания. Последним его желанием была месть. Желание таких же мучений тем шакалам, вшивым городским псам…