Стая сидела на скамье. Её бессмысленный смех разносился по парку. Она обсуждала только что отпущенную жертву.
Один из шакалов размахнулся и изо всех сил бросил бутылку из-под портвейна в дерево. Осколки брызнули в стороны, оставив шрамы на коре молодого клёна. Остатки выпивки поползли по ранам, словно кровь. И снова этот смех, похожий на лязг цепей.
Фонарь с тусклой лампой окрашивал всё в странный красноватый цвет. В этом свете шакальи морды казались окровавленными.
Фонтан брызг и осколков поднимался всякий раз, как только разбивалась очередная опустошённая бутылка, вызывавшая новый взрыв смеха.
Панк зло сплюнул, с ненавистью глядя на стаю. Она ещё не знала о его присутствии. В бессильной злобе парень понимал, что одному ему не справиться с дюжиной бритоголовых, закутанных в цепи и шипы шакалов. Это будило в нём животную злость, но он ничего не мог поделать. Даже лев, будучи в одиночестве, был бы бессилен против шакальей стаи.
По парку расползлась ночь, несущая с собой неестественный холод. Свет фонаря был призрачным, едва уловимым, и глаза стаи в этом свете казались звериными, глазами своры бешеных псов.
Дыхание вырывалось изо рта белыми облачками пара. Неестественный для лета могильный холод окутывал деревья, покрывая листочки инеем, сковывал лужи тонким слоем льда, проникал в сердце, принося боль и безотчётный ужас.
Шакалы трусливо оглядывались, не понимая происходящего. Зато панк отлично понял причину холода и шагнул в своре, сжав кулаки. Злоба радостно рвалась наружу.
Появление парня странным образом вдохновило стаю, вытеснив зарождающийся страх из их звериных глаз.
Вожак спрыгнул со скалы и, выпрямившись во весь рост, бросил сигарету на асфальт, раздавил её тяжёлым армейским ботинком. Это движение напомнило панку хруст ломающегося запястья, и он злобно стиснул зубы – он готов был разорвать его на клочки.
- Смотрите, кто здесь, - вожак призывно взмахнул рукой и выдрессированные шакалы охотно рассмеялись, - быстро же ты оклемался. Ещё захотелось?
Панк сверлил его взглядом. Он чувствовал себя зверем, почуявшим добычу.
Презрение и злость на лице вожака внезапно сменились растерянностью и страхом. Он отступил на шаг назад.
За панком стояли волки. Они возникли словно из ниоткуда, словно ледяной воздух сгустился и образовал зверей. Красные глаза рубинами мерцали во мраке, вздыбленная шерсть едва серебрилась в призрачном свете фонаря. Из оскаленных пастей вырывался пар. Их была ровно дюжина во главе с панком.
Шакалы замерли. Наступила напряжённая тишина, нарушаемая лишь тихим волчьим дыханием. Кто-то из шакалов всхлипнул. Панк наслаждался моментом, чувствуя свою силу, чувствуя себя одним единым со стаей волков. Сердце было сковано льдом, но это была ничтожная плата за такое могущество.
Внезапно нервы одного из шакалов не выдержали. Он закричал и бросился бежать. Он словно запустил цепную реакцию, и через пару секунд стаи уже не было. Падальщики растворились во мраке городского парка. Последним бежал вожак. Панк медленно пошёл за ним. Ему всё равно не удастся скрыться. Волчья стая с горящими глазами исчезла в холоде. Хищники преследовали своих жертв.
Парк огласился криками. Кровь залила землю.
Человек никогда не будет жить в мире с другим человеком. Человек человеку волк.
«Мы все сгорим в Аду». Надпись, написанная красной краской, похожей на кровь, или кровью, похожей на красную краску, пылала в голове панка, принося жуткую боль. Панк сидел на скамье, отхлёбывая портвейн, оставленный шакалами. Его усталое лицо искажалось в луже. Он вытер кровь, застывающую на щеке, и жадно допил остатки, разбив бутылку об асфальт. Осколки брызнули в воду, взволновав поверхность и раздробив лицо. Панк равнодушно взглянул на него. Кроме боли и холода в сердце ничего не осталось. Он встал и направился к выходу из парка. Радостное летнее солнце окрашивало кроны деревьев в мягкий розовый свет.